К кофе... - чтобы подумать

Пустота за амбразурой.

Если аборт - это узаконенное убийство, а минет - людоедство, то использование презерватива - узаконенное создание концентрационных лагерей для малолетних с тотальным последующим уничтожением заключенных, не говоря уже о том что использование спермицидных смазок - это легальное применение химического оружия массового поражения, а половой акт это массовое выселение малых народов.
- Некто.

     Любовь любит пощечины! О боже. Она их просто обожает! Это невероятно. Даже если я весь абзац этого скудоумного текста засыплю знаками восклицания, я не донесу до Вас всего моего надрыва от беззвучного крика, который вещает душа. Любовь обожает оплеухи. Смачные, сочные, с последствиями - до гематом, не меньше... Эта история о том, как случаются чувства без ответа. Как жалок тот, кого отвергаю, как жалко того, кого отвергаю. Их не было б совсем.

     Она была вдвое старше меня, хотя нет, даже еще старше... Она была железной, сделанной из монолита, цельнометрической гайкой, опорой моста и турбиной лайнера. Когда взрослая женщина оказывалась в моих объятиях, она менялась, раскалывалась, показывая свою начинку. Мы любили говорить, мы могли проговорить целый день. Она безудержно привлекала, ровно настолько же и отталкивала - когда видишь жухлый цветок, ты понимаешь то, насколько он был ароматен и красив, но сейчас его цвет стыдит ТЕБЯ своим видом, тебе стыдно за то, что ты смущаешь его своим знанием о былой красоте. Так было и с ней. Точнее, так я себя чувствовал.

- Представь, что если бы была такая женщина, как ты, и такой юноша, как я... (бла-бла-бла) - нервно улыбаясь когда-то говорил я.
- Ну, у них, я думаю, ничего бы не получилось, слишком большая разница в возрасте, хотя... - мечтательно и словно думая о другом отвечала она.

     У сильно взрослых девочек зачастую фигура не так уж и сильно проигрывает нашим ровесницам, хотя вопрос риторический - безусловно, разница чувствуется. Еще сильнее трепку жизни отражает лицо. Бумажный пакет на голову не оденешь - человек уже полюбился. Так и ломаешься напополам, душа зовет, говорит, смотри, мол, какое единение - в атаку. А какая-то другая часть кричит, мол, идиот, ты что там забыл, а?

- Ты поцелуешь меня на ночь? - когда-то в шутку брякнул я.
- Ну иди сюда... Иди же... поцелую.
     И мои босые ноги пересекли комнату. Путешествие в прошлое! А теперь и ты имеешь шанс узнать, как же было можно целоваться более 20-ти лет тому назад. Как же? Ужасно. Я был готов плакать и посыпать голову пеплом, так хреново целоваться может только паралитик. Извините, я не могу вспоминать. Но ты же не скажешь человеку: "Фу! Ты отвратительно целуешься, давай я тебя научу", ведь в этой ситуации, в силу разницы в возрасте, только она, казалось бы, может тебя чему-то поучать.

     Потом все переросло в какой-то, скорее, спорт, сродни метанию молота. Отношения были такими же статными, как кручение этого самого молота - тяжелая болванка мерно кружилась на 360, периодически срывалась и уносилась куда-то в даль, унося нас с потрохами туда же. Она хорошенько набралась, в смысле напилась, спиртным, и боевая подруга превратилась в простую взрослую женщину, у которой развязался язык.

- Я хочу и больше не могу!
- Я тоже... - в растерянности брякнул я. В общем-то, возможно, и хотел бы, даже скорее 1000 раз "да", чем наоборот, но я сомневался в своих силах, уж больно неоднозначные чувства пекли меня.
- Хочу здесь и сейчас - возьми меня!
     М-да... место, в котором мы находились, было прескверным.

     Стоп-кадр. Лента замерла, показывая крупный план моих растерянных глаз, горящих: "Блин... Че делать-то?". Смотрящие из зала напряглись, что же будет? Возьмется ли зажарить Хуан Карлос свою Кончиту? Нет! Поначалу я испугался, и отказался. Не расстраивайтесь - это только поначалу. Страх заключался, как мне уже сейчас кажется, в том, что мне не понравится, и она это заметит. А вдруг у нее попа вся дряблая? Грудь обвисшая? Широченное влагалище? Или самое страшное: вдруг она занимается любовью еще хуже, чем целуется? Извините за откровенно прямые слова, все было сплошным страхом юношески максималистического мозга, который в результате опроверг все утверждения.

- Не рассказывай обо мне никому, даже лучшему другу! И не вздумай хвастаться, даже намекать на то, что был со мной.
- Да-да, конечно, я понимаю, ты замужем и у тебя дети...

     Можно ли пригласить ее погулять с друзьями? Можно ли сходить с ней на дискотеку (в клуб, покататься на лыжах, прыгнуть с парашютом)? Можно ли позвать ее в занюханный ресторанчик, который Вам так по душе? Как вы думаете, можно ли вульгарно шлепнуть по ягодице женщину во время занятия любовью, если Вы годитесь ей в сыновья?

     Как-то она приехала ко мне на работу, с подругой, пьяная (отмечали день рождения). Рабочий день подходил к концу, и я чувствовал, что мое хладнокровье и самообладание крушатся, как слипшийся сахар меж пальцев. Когда я наконец освободился, мы попали в какой-то дурацкий ресторанчик, где все меня знали, а ее нет. Как потом показал самоанализ, с подругой она появилась именно оттого, что та не верила, скорее всего, что такое возможно: найти мальчика настолько моложе. Меня трогают под столом.

     Ночной вагон метро качается в ритме ЭрЭнБи, мы едем и держимся за руки. Напротив семейная чета, скорее всего, думает, как же замечательно, взрослый сынишка, а все-таки как любит маму, так трогательно держит ее. Они одобрительно улыбаются до тех пор, пока я не встаю, для того чтобы выйти на следующей остановке, а моя взрослая спутница удерживает меня за фрагмент одежды, задирает легкую куртку и начинает целовать пупок, облизывать пирсинг на пупке. Семейная чета в дьявольском огне. Вагон в поту. Я проклинаю Люблинскую ветку и радуюсь тому, что народу слишком мало. В ресторане мне неприятно жестко трут пах, облизывают ухо.

     За такое количество времени, которое прошло с тех пор, когда я бы был таким же молодым и находился во времени ее молодости, слишком много поменялось.

- Ты первый, с кем я изменила своему мужу, - говорит она, так что я уже понимаю, насколько серьезная это жертва.

     Дома она в неприметном, но привлекательном халатике, такая заботливая и домашняя. Я завтракаю. В голове несется карусель из самых дебильных и несмешных сегодня анекдотов про "приходит муж с работы...". В толчке вода йодового цвета от плавающего в нем использованного пакетика чая. Магия удерживает от того, чтобы не сказать глупость вроде: "Еще бутербродик, мама". В ресторане ко мне лезут языком в рот, рукой за пазуху, неаккуратно хватают за то, о чем вы уже подумали. Ее подруга в шоке: и правда, оказывается, тот заоблачный мальчик - не миф, и как это ей удалось такого подцепить. Зануда. Зависть. Занавес.

     Пустынная и холодная улица, чернота, которую не могут засветить фонари, пожирает все остальное, как бы намекая на то, что ты тут чужак. Плетусь к метро, звонит телефон - меня уже ищут. В голове какая-то нудная мелодия, невероятно навязчивая и приятная. Как же нехороши ощущения, когда больше всего хочешь дать то, чего от тебя ждут, но как-то стесняешься тем, что тысячи "тонкостей" и "моментов" тяготят тебя. Очень здорово, когда ты делаешь кому-то приятное, очень приятно осознавать, какой ты молодой, наверное, красивый - это все чувствуется настолько ярко, как если бы слепец водил пальцем не по своей книжке, а по промышленным заклепкам. Подходишь к зеркалу нагишом, не свирепые, но рельефные мышцы выглядят особенно впечатляюще. Мне всего ничего, но чувствую, что помолодел.

     Но истории бывают разные.

     Теперь, например, эта маленькая фея (другая) устроила знаменитейшую из радиопередач - тишину. По всем возможным средствам связи, что предоставляет нам проклятая цивилизация, я не могу получить и хамского оскорбления, просто тихо и все, вроде и докопаться не до чего.

- Так, пора одеваться.
- Только это точно между нами?

     Москва - волшебная и сладкая. Самая особенная и самая красивая. Оранжевые фонари попытались согреть голые руки, торчащие из-под футболки, заметив, как ежатся ладони в широченных штанинах. Над городом лениво висел рассвет и как-то не торопился вылезать из-за горизонта. В 04:48 красавица столица щелкнула, и освещение убежало со всех ее проспектов, улиц и переулков. Город стал в миллион раз красивее, появилась какая-то сонная мутноватость на улицах, что делало Москву волшебной, такой же, как и прошедшая ночь.

- Я чувствую себя сволочью, - сказало робкое и самое прекрасное существо во вселенной, произнося слова, ее маленький ротик едва открывался, она говорила тихо и грустно.
- Отчего? - спросил я, зная ответ.
- Мы тут, а как же они?..
- А вдруг они тоже вместе - попытался разрядить обстановку я.
- Мы же им изменяем...

     В ту ночь, когда я брел по пустынным улицам, я любовался красотой города, я упивался ее пустынным дыханием. Одинокие машины были не в счет, а поющие птички будто подбадривали меня, когда я проходил мимо.

- Мы же им изменили совсем чуть-чуть. Не расстраивайся так. Ведь мы же этого хотели, верно? Иногда случается так, что ты любишь одного человека, но к другому тебя безудержно тянет, и с этим никак не справиться...
- Все равно я чувствую себя виноватой. Это была измена, самая обыкновенная измена.
- Помнишь, ты сначала говорила про дружеские отношения, а потом приводила второй пример более близких отношений, подразумевающих и секс? Так вот, я оказался самым счастливым человеком в мире, когда так вышло, что из описанных тобою отношений наши - переросли во что-то большее...
- Чего сейчас говорить, я должна подумать и решить, как мы будем дальше...
- Даже если ты решишь, что "нам" больше не быть, я хочу сказать, что нашу встречу буду считать самой замечательной и волшебной.

     Ее крохотное лоно очень пугливо впустило меня, а волнение ее слишком сильно передалось и мне...

- Можно я включу свет?
- Нет, только попробуй!
     Маленькая грудь, выступающие кости таза... Все это дополняли фантастические бедра, а все вместе представляло такой коктейль, от которого я просто был взорван изнутри. Я был в восторженном шоке. От этого, после, я специально не лег спать, не лег спать лишь потому, что боялся, что когда наступит скоросрочное пробуждение, все, что принесла мне эта фантастическая ночь, окажется иллюзией.

- Здорово, я тоже хочу так надевать обувь, - сказала она, как ребенок, глядя на свободно прошнурованные "черевички".
- Вот так, - тупо ответил я.
- Я решу и напишу тебе эсемеску. Послезавтра вечером.
- Можно я тебя поцелую?
- В губы?
- Да.
- Нельзя.
- Ну прошу тебя, - запричитал я, - ты даже не почувствуешь.
     И она подставила мне два божественных лепесточка.

     С тех самых пор мое сердце не знает покоя... Я жду сообщения на сотовый телефон, так, как будто это будет порция кислорода на глубокое дно. Все мысли с ней, все желания и мечты - все. Теперь каждая бессонная ночь, когда я даже за работой встречаю рассвет, напоминает мне то утро, когда Москва обдала меня нежной прохладой, провожая домой.

     Сколько же свежего ветра приносит измена в уже существующие отношения. Я стал их иначе видеть, мне стало хотеться новых экспериментов. Стоит ли говорить, что набор красивых слов стал разрывать меня своим потоком. Возможно, из-за того, что совесть все-таки постукивает своей костлявой рукой по плечу, мне захотелось к своей девушке... Но Боже мой, но насколько же сильно мне захотелось к НЕЙ, к другой! Я вспоминаю ее немного угловатые мальчишечьи плечи, озорные глаза, несколько стеснительные ладони. Ее нерешимость и непринужденность, ее робость и напор. Я уже хочу кричать: "Я люблю тебя!!! Слышишь?!", но в то же время понимаю, что просто "Художник", или его часть, говорит во мне. Да что там говорит... Поет, кричит, разрывается от безумного и счастливого вопля.

     Шурша жестким диском, компьютер наконец нехотя показывает мне индекс каталога, где лежит несколько ее фотографий, видно, что все снэпшоты, но это лишь подливает масла в огонь. Натыкаюсь на короткое видео, снятое в отвратительном качестве на обычный цифровик, я слышу ее голос и вдруг понимаю, что чувство, переполнившее меня, - это волнение, безграничное и всепоглощающее.

     Спустя некоторое время она сообщила мне, что, возможно, мы уже не сможем продолжать то, что начали, и отношения в самом важном для меня направлении пришли в тупик, из которого нет никаких вариантов для выхода. Все это "возможно", "наверное", "может быть" не подразумевает отрицания продолжения близости, но также и не гарантирует обратного!

- Что у тебя с пальцем?
- Да все то же...
- Ты же делал, что, опять начал врастать?
- Да.
- У меня врастал с двух сторон! Хочешь, покажу, сейчас у меня чего?
- Ну-ка...

- Дорвался все-таки, - в шутку упрекая, говорит она.
     Я устраиваюсь между роскошнейших бедер и, весь дрожа, наконец впиваюсь в совсем крохотную девичью пушистость.

     Я чувствую, как я стою на большой освещенной и пустынной улице, расправив руки, на лице кривая улыбка самоубийцы, а напротив стоит гигантская бетономешалка, которая и изливает на меня огромное количество соплей. Сопляк - думаю я... Как так можно? История, описанная выше, кончилась очень грустно. Не обижайтесь, что не узнаете как, пофантазируйте насчет бетономешалки. Наверное, мы оба были в чем-то виноваты. Хотя зачем было звать в любовники, если она так и не смогла ничего сделать для меня, когда я был готов, по меньшей мере, к погребению? Я не могу все время решать какие-то психологические проблемы, слушать речи о том, какое же она говно, после близости со мной. Зачем звала, если не умеешь играть людьми?

     Прошло много времени.
- Алло.
- Привет, ты не занят?
- Шумно очень, кто это?..
- Ты слышишь? Это..., узнал?

     Приглашает настроить компьютер... Когда я уже ТАК настроил драйвера к фотоаппарату. Все возвращается на круги своя. Раскаиваются люди, что ли? Может, хватит?